Во всяком случае, сейчас он в ней не нуждается. Не нуждается в ней, как в супруге. Но он не может обидеть ее, он должен принять все как есть, он сам повинен в этом, и он не изменник.

Судорожно улыбнувшись ей, он сказал упавшим голосом:

— Это Марко был у тебя, Марит. Мой далекий родственник. Он совершенно прав: Люди Льда и прежде всего я сам нуждаемся в тебе. Ты можешь быть уверена в этом. Я так рад за тебя, мой дружок! Так рад! И когда ты окрепнешь, мы будем жить вместе, и я расскажу тебе историю Людей Льда. Ведь ты теперь тоже принадлежишь к этому роду!

«О, Господи, как мне теперь быть? — в отчаянии думал он. — Что же я натворил? Как мне освободиться от этого брака, не обижая ее при этом? Хорошо, что смог отделаться от Лизы-Мереты, но будущее кажется мне теперь не менее проблематичным! Это касается также и Марит».

Ведь он совсем не любил ее, он не любил ее так, как муж должен любить свою жену.

Дни шли за днями. На всякий случай Марит продержали в изоляторе еще несколько дней, но потом перевели в обычную палату, поскольку изолятор требовался для других пациентов. Кристоффер бывал у нее каждый день, стараясь получше узнать ее.

Она была пугающе простодушной и настолько неуверенной в себе, что это доставляло мучения остальным. Но во всем этом Кристоффер находил определенное очарование. Ей так много предстояло узнать, ведь она всю свою жизнь провела на маленьком, отдаленном хуторе со своим отцом-тираном, который не давал ей рта раскрыть.

Кристоффер постоянно откладывал вопрос о ее выписке. Он просто не знал, что ему с ней делать.

Сандер Бринк, напротив, выписался очень скоро. Рана его наконец-то стала заживать, и он отправился домой с повязкой на руке.

У него с Кристоффером была долгая беседа, закончившаяся обещанием Сандера как можно скорее войти в род Людей Льда. Ведь ему нужна была Бенедикта, и к тому же он мечтал стать настоящим отцом для своего сына.

Но все было не так легко осуществить на практике. Во время длительного пребывания в больнице он понял, что его тяга к алкоголю не была такой серьезной, как он думал. Жажда крепких напитков у него быстро улетучилась, и он обещал себе впредь быть трезвенником.

Самым большим препятствием оказалась его жена. Несмотря на то, что их брак можно было назвать удачным только в первые месяцы после свадьбы, она не желала расставаться с ним. Ни о каком разводе она и слышать не хотела.

Подходя к их красивому дому, который она обставила на свой изысканный вкус, он остановился у дверей и глубоко вздохнул.

Этот дом ему предстояло покинуть. Он не желал здесь больше жить, все это должно было достаться ей. Он хотел взять с собой только свои книги.

Передернув плечами в предчувствии неприятного разговора, он вошел в дом. Остановившись в прихожей, он с тоской впитывал в себя привычную атмосферу: знакомые запахи, вид мебели…

— Ну, вот, наконец-то ты вернулся, — сказала его жена, вышедшая посмотреть, кто это пришел. — Мне было не очень-то весело ходить одной на все вечеринки… кстати, вечером мы идем в гости… нет, какой у тебя вид с этой повязкой на руке, разве им не удалось до сих пор залечить твою рану? Ты не можешь появиться на людях в таком виде!

Он смотрел теперь на свою элегантную жену новым взглядом. Ее темные волосы не были такими красивыми, как прежде. Но это было не самое страшное. Если в молодости он по своему недомыслию женился на самой красивой из всех встреченных им девушек, то в более зрелом возрасте он мог бы любить ее, уже начавшую увядать, за ее душевные качества. Но были ли они у нее?

К своему ужасу он обнаружил, что у них совершенно нет общих интересов. Разумеется, он знал об этом и раньше, но с такой остротой, как теперь, это никогда ему не бросалось в глаза.

Столько брошенных на ветер лет…

Но ничего другого ему не оставалось тогда. Да, в первые годы их брака он изменял ей направо и налево (это было как раз то, что Бенедикте называла безнадежной незрелостью), и все это были случайные связи. Его чувства при этом оставались незатронутыми.

Иногда ему начинало казаться, что он вообще не сможет полюбить ни одну женщину. И всегда в таких случаях он вспоминал Бенедикте.

Но она повернулась к нему спиной, и это наполняло его горечью.

— Я не собираюсь никуда идти вечером, — сказал он своей жене.

— Но ты должен, разве ты не понимаешь? Ты ведь вернулся домой, у меня больше нет никаких отговорок.

— Хедвига, — спокойно сказал он. — Мы много раз говорили с тобой о разводе. И теперь я говорю об этом всерьез, я ухожу от тебя сегодня же.

Она открыла от удивления рот. На глазах ее уже были слезы. «Снова все возвращается на круги своя», — удрученно подумал он.

— Но это же просто смешно, — чуть не плача произнесла она. — Или, возможно, ты встретил там молоденькую медсестру? Ты уже переспал с ней?

— Вовсе не обязательно быть такой вульгарной, — ответил он. — Я снова встретил возлюбленную своей юности. И моего сына. Я собираюсь соединиться с ними.

— Твоего сына? — визгливо воскликнула она. — Но ведь у тебя же не было… Ты никогда не говорил об этом…

— Да, потому что я ничего об этом не знал. Бенедикте сама ушла тогда от меня, а не я ее бросил. Я тут же женился на тебе, возможно, из-за упрямства, а может потому, что не мог устоять против твоей внешности — этот вопрос остается открытым. Но скорее всего потому, что от меня отвернулась Бенедикте. И когда она обнаружила, что у нее будет ребенок, я был уже женат. Поэтому она ничего мне не сказала, не желая разрушать мой брак. Но нам самим удалось разрушить его.

Хедвига села, автоматически ища носовой платок и рюмку, которая обычно бывала где-то поблизости. Сандер налил ей шерри из графина. Она быстро выпила и снова протянула рюмку.

— Пей на здоровье, — не без сочувствия произнес он и добавил серьезно: — Хедвига, ты можешь оставить себе все наше имущество. Я возьму с собой только свои личные вещи. И не слишком увлекайся спиртным! Ты всегда говорила об этом мне, но это относится больше к тебе самой. Ты уже становишься алкоголичкой, и это сказывается на твоей внешности.

— Хватит читать мне мораль, — с дрожью в голосе произнесла она. — Меня не трогает, что у тебя есть внебрачный ребенок. Тебе все равно придется жить со мной в браке. Ведь должно же у тебя быть хоть какое-то чувство приличия!

— Ты называешь приличным наш с тобою брак? Будет куда лучше, если я, наконец, буду жить со своим сыном и той единственной женщиной, которая мне по душе. Я встретил ее до тебя, так что не нужно обвинять меня в неверности и аморальности!

Хедвига заплакала.

— Но ты не можешь оставить меня одну! Что скажут…

— Что скажут соседи? Ты это имела в виду? Вряд ли ты останешься одна.

Он повернулся, чтобы уйти, потому что было ясно, что она рассчитывает на его утешение. Но поскольку он не стал этого делать, она вскочила, с воплем обняла его за талию и упала перед ним на колени. Все это настолько отдавало мелодрамой, что ему стало не по себе.

— Не уходи, Сандер, не покидай меня! Останься со мной!

— Хедвига, не надо унижаться.

— Хоть на один вечер. Обещаю тебе, на один вечер, и ты увидишь, какой нежной и любящей я могу быть. На один-единственный вечер!

— Милая Хедвига, — ласково и проникновенно произнес он. — Разве ты не понимаешь, что я больше не дам себя пленить? Я потерял столько лет! Столько лет! Можешь сказать сегодня вечером в компании, что я еще не вернулся из больницы.

— Тебя мог кто-то видеть. Он устало вздохнул.

— Тогда скажи, что я должен лежать в постели. Уж не думаешь ли ты, что будет скандал? Ведь ты же сама настроена на один-единственный вечер! Завтра я пойду к своему адвокату.

— Нет! — крикнула она, и ее крик был похож на вой дикого зверя. — Только не он, он ведь наш друг! Я никогда не пойду на развод, никогда!

— Я все-таки пойду, — спокойно сказал Сандер. — Мне нечего здесь больше делать. Мы просто мучаем друг друга. Прощай, Хедвига. Спасибо за то, что ты все это время терпела меня! Свои вещи я заберу вечером, когда тебя не будет дома.