— Но разве вы бы этого не хотели? — униженно взмолилась Белинда. — Вам ведь кажется, что было бы здорово иметь кого-то, кто заботился бы о вас в старости.

— Это было бы для нас утешением, — прошипела мать сквозь зубы и снова набросилась на Белинду. — Но вот ты получаешь это несравненное предложение от такого мужчины! Все молодые дамы мечтали бы об этом! Ты не соображаешь, как тебе повезло? Тебе следовало бы быть благодарной, если бы вообще кто-то захотел тебя взять! Итак, теперь ты войдешь вместе со мной и будешь вести себя прилично.

Когда присмиревшая Белинда снова вошла в комнату, Герберт Абрахамсен знаком подозвал ее к себе. Он сказал мягко:

— Твой отец и я обсудили ситуацию и решили не говорить больше ни о какой женитьбе, пока ты сама не поживешь какое-то время в Элистранде и не узнаешь, будет ли тебе у меня хорошо. Ты тоже расстроена, но я знаю, как много ты значила для моей дорогой Сигне, и я думаю, что она бы желала, чтобы ты ухаживала за маленькой Ловисой.

— Я тоже так думаю, — с готовностью согласилась Белинда. — О, я буду так стараться. Вы не заметите разницы между мной и Сигне. Все будет так, как если бы она делала это сама.

Тут все спрятали улыбку сострадания. Но Герберт, как показалось Белинде, почувствовал облегчение. Может быть, это было связано с тем, что ему не нужно было жениться на ней? Ощущение было действительно таким. Но зачем же тогда он просил ее руки? Нет, это было выше ее понимания.

С этим он уехал.

Разумеется, родители не могли не вспомнить свою домашнюю святую.

— Ах, почему с нами осталась не Сигне? О, это так несправедливо! — возносили они свои жалобы к небу, которое их обобрало.

Возможно, они не думали о том, что ранили Белинду. А, может быть, они так привыкли к ее покорности, что полагали, будто она тоже участвовала в этих сетованиях.

В супружеской спальне мать расстегнула корсет, так что воздух с шумом заполнил расправленные легкие и другие полости тела.

— Она, конечно, образумится, пожив у него какое-то время. Такой видный мужчина! И такой богатый!

— Гм, — произнес отец и спустил панталоны, так что рубашка пришла в движение. — Да, мы, естественно, подготовим свадьбу… Осталось всего три месяца траура. Девчонка ведь не понимает своего счастья!

— Вот именно. Но все устроится, как только она попадет туда. А то, что она будет там жить, вполне нравственно, потому что в доме ведь проживает мать нашего дорогого Герберта, Тильда, — говорила мать, вынимая из волос шпильки.

— В толк не возьму, что с Белиндой. Она ведь всегда была послушной! Это вообще на нее не похоже. Мне так стыдно!

— Она начинает становиться строптивой. Но мы, конечно, выкорчуем это из нее! Мать присела на край постели.

— Наша дорогая Сигне никогда бы не вела себя подобным образом. Она ведь была так счастлива иметь такого мужа.

— Ну, — крякнул отец, — она же немного жаловалась на его мать…

— Вовсе нет! Брак Сигне был превосходным!

Подразумевалось, что все, связанное с Сигне, было превосходным.

В своей комнате Белинда стояла на коленях со скрещенными руками.

— Милостивый святой Георгий, — молилась она. Она считала себя недостойной обращаться прямо к Богу Отцу или Иисусу. Но она нашла себе святого заступника в святом Георгии, потому что он был так прекрасен на виденной ею картине. В последний год у него был конь, темные волосы и короткий плащ. — Милостивый святой Георгий, спасибо за то, что я избежала замужества с господином Абрахамсеном! Он принадлежит только Сигне, и она была бы, пожалуй, сердита на меня, если бы я это сделала. Передай ей от меня привет и скажи, что я не сделаю этого. Она явно обрадуется! Святой Георгий, я просто не могу выйти за него замуж. Не только ради Сигне, но и потому, что он же был женат. Я этого не хочу. Потому что Сигне была моя сестра и… Нет, о чем это я? Будь добр, помоги мне справиться с уходом за ребенком Сигне! Я видела маленькую Ловису при крещении, и она была такой милой. Я не уроню ее, это я обещаю. И я буду аккуратной, как Сигне, помоги мне в этом. О, милостивый святой Георгий, спасибо за то, что я снова попала в волость Гростенсхольм! Здесь было так чудесно. Передай Господу мой привет и благодарность!

Затем она забралась в постель и задула свечу, довольная этим днем, несмотря ни на что.

2

Винга стояла в большой столовой Гростенсхольма у окна и смотрела на деревню. Ее белокурые волосы поседели, а глаза были, пожалуй, не такими ясными, как прежде. На ее лице лежала печать усталости и грусти. К ней подошел Хейке. Он был тоже седым, пышная грива волос отливала синеватой сталью. У него была роскошная борода, придававшая ему вид патриарха. Он был статным и еще сильным, но скрыть возраст было невозможно, и Хейке, видимо, и не думал об этом. Они дожили до 1848 года, ему шел теперь семьдесят пятый, а Винге семьдесят второй год.

— Ты опять глядишь на Элистранд? — мягко спросил он.

— Да. Знаю, что мы не могли сделать ничего другого. Но видеть, как орудует этот Абрахамсен, ужасно. Взгляни туда вниз! Еще одна площадка у моря готова для строительства дома!

— Да, — сказал Хейке. — И мы не можем ничего поделать. Но ведь ты знаешь, что в Элистранде очень много земли, непригодной для обработки. Пока он довольствуется для своих стройплощадок ею, мы будем страдать молча. Но как только он доберется до пашни и лугов, будем протестовать.

— Стол накрыт, — послышался за их спиной немного грубоватый голос.

Они обернулись и пошли к столу. За столом их было только трое — они вдвоем и их внук Вильяр, двадцати восьми лет от роду.

Вильяр не был похож на Людей Льда. Правда, он был брюнетом, как и многие из них, но этим он был обязан своей матери Сольвейг и людям из Эльдафьорда. Глаза Вильяра сильно выделялись из-за черных бровей и ресниц. Над глазами была глубокая морщина, так что кудри казались очень выпуклыми, а сами по себе они были совсем темными. И среди этой черноты сияли глаза льдисто-голубого цвета, довольно необычного для Людей Льда. Лицо у него было худощавое, с глубокими вертикальными морщинами на щеках и с высокими скулами. Губы улыбались редко, рот был прямым и очень мужественным, но не особенно приятным из-за своей жесткости. Однако он был, конечно, видным мужчиной, со своими черными кудрями и стройной статью! Но на большинство людей он действовал отталкивающе. Его ледяная молчаливость была пугающей.

Винга разлила им суп из спаржи — из собственного огорода — и сказала:

— Я слышала, что в Элистранд приехала сестра жены Абрахамсена, чтобы ухаживать за ребенком.

— Да, я тоже это слышал, — ответил Хейке. — Для малышки это, несомненно, хорошо.

Винга была озабочена.

— Говорят, что она немного умственно отсталая. Можно ли рисковать, передавая ребенка на ее попечение?

— Не думаю, что она такая, как ты сказала. Я видел ее в тот день, когда она приехала. Я бы назвал ее наивной. И в ее облике есть что-то сердечное, так мне показалось. Ты ее видел, Вильяр?

— Я полагаю, что встретил ее и ее сестру примерно год тому назад. Но тогда было темно. Да, у нее было совсем детское выражение лица.

— Счастье для нее, что в доме живет пожилая дама, — сказала Винга. — Потому что я ничуть не доверяю тому типу. Он, говорят, спал с экономкой священника и с разными другими и тогда, когда была жива его жена. И у него манера смотреть на человека, будто он оценивает его способность размножаться. Словно он хотел бы, чтобы с человека упала одежда!

Откровенные комментарии Винги никого не шокировали. Она была такой, это они знали давно.

— Примерно так, как когда Кристер декольтировал до щиколоток целый бальный зал? — улыбнулся Хейке.

— Да. Если бы ты помог, то я бы тоже охотно участвовала в этом, — засмеялась Винга. Затем она стала серьезной и тяжело вздохнула: — Наш род уходит, один за другим. Сначала Эрланд, затем Гунилла. А теперь Томас. Бедная Тула! Она явно принимает это очень близко к сердцу.