Последняя мысль его была совершенно безнадежной: «Мы никогда не вернемся домой!»

Диаконисса с восхищением смотрела на священника, посетившего больницу.

— Вы собираетесь в Норвегию, пастор? Это в самом деле так?

Он улыбнулся ей. Они хорошо знали друг друга.

— Ты рада отделаться от меня хоть ненадолго?

— Нет, нет, пастор, просто я хотела бы попросить вас об одной услуге…

— Конечно, сестра, ты же знаешь, я всегда внимал твоим маленьким просьбам. Диаконисса всплеснула руками:

— Но это не маленькая просьба, пастор! Этот вопрос мучает меня, я давно чувствую угрызения совести.

— Я готов выслушать тебя, — любезно произнес пастор.

И она рассказала ему о норвежской паре, которую ей пришлось выдворить из больницы и которая теперь вызывает у нее такое беспокойство. Ведь они не могли жить самостоятельно! Но что оставалось ей делать? Поэтому не будет ли пастор так добр взять их с собой в Норвегию? У них есть немного денег, но она не уверена, хватит ли этого на дорогу.

Пастор озабоченно наморщил лоб. Такой просьбы он от нее не ожидал, но идти на попятную было уже поздно.

Ему предстояло плыть из Фредериксхавна в Кристианию, но сначала придется ехать в карете. С двумя больными?.. Взять их на борт корабля? Еще хуже! И в довершение всего ему следовало позаботиться о том, чтобы они попали домой.

Все это нарушало его планы.

— Конечно, я возьму их с собой, сестра, — с еле слышным вздохом произнес он.

Но когда он вошел в дом Йепсена, он пришел в ужас. И этих людей ему предстояло взять с собой? Умирающего от болезни легких мужчину и совершенно безумную женщину? Что скажут на это его попутчики? А капитан судна? Возможно, им не дадут даже подняться на корабль!

Но слово есть слово, это был честный священник. У него были правильные представления о вере, и он взвалил на себя, как крест, эту поездку. Он готов был служить Богу и людям со всем присущим ему смирением.

Поездка в карете через Ютландские пустоши была длительной и изнурительной. Вильяр пришел в себя после приступа, сопровождавшегося кровохарканьем, но был еще настолько слаб, что не мог разговаривать. Даже шепот был для него большим напряжением, поэтому он ехал молча.

Но он понял, о чем говорил этот приветливый священник. Они ехали в Норвегию! Мог ли кто-нибудь принести ему более радостную весть?

Он перестал убеждать Белинду в том, что ей нужно написать письмо. Он теперь не осмеливался больше разговаривать с ней о Хеннинге.

Он замечал, что она стала лучше понимать происходящее. Перемены, конечно, были малозаметными, но, по крайней мере, она говорила теперь нормальным языком.

То, что они едут в Норвегию, ни о чем ей не говорило. Мир ее представлений замкнулся на том факте, что она нужна этому человеку, и она по-прежнему относилась к нему как к грудному ребенку, хотя и не несла прежнего вздора. Вильяр считал это большим прогрессом.

Весенним вечером они приехали во Фредериксхавн и отправились сразу на пристань, потому что они и так очень задержались в пути, то и дело останавливаясь из-за Вильяра.

Но когда они были уже на пристани, произошел неожиданный казус.

Корабль был уже готов отплыть поутру. Но когда Белинда поняла, что им предстоит, она закричала как безумная.

— Нет! Нет! Все что угодно, только не корабль! Никогда!

И уверения пастора в том, что в Норвегию можно попасть только морем, не помогли. Вильяр хорошо понимал ее. Она была слабее его, а ведь и он чувствовал дурноту, горячий протест при одной мысли о том, что им придется подняться на корабль.

Он хотел объяснить ей, что скоро лето и уже нет таких холодных штормовых ветров. Но он не мог говорить, легкие не позволяли ему вымолвить ни звука. И он был совершенно раздавлен безнадежностью и разочарованием, когда его на носилках внесли на борт корабля. «Мы никогда не вернемся домой…» — устало думал он.

4

Ульвар сидел на корточках возле балюстрады над лестницей и смотрел вниз. Там, в прихожей, был чужой человек. И Ульвару он не нравился.

Собственно говоря, ему пора было спать, но он не желал этого. А он поступал всегда так, как ему хотелось!

Этот дурак стоял и разговаривал с Малин, а Хеннинг только слушал. Вид у Хеннинга был испуганный. Ульвар не понимал, о чем они говорят, ведь ему было всего два года, но он видел, что человек этот гадкий и что говорит он гадкие слова.

— Но вы не можете забрать у нас корову, — растерянно произнесла Малин, и Ульвар понял это. Но потом она наговорила кучу всяких непонятных слов, вроде: «У моего родственника Вильяра из рода Людей Льда есть средства, чтобы заплатить. Но его сын не может вступить во владение наследством, пока не доказано, что его отец умер».

Все это были пустые звуки для Ульвара.

Потом человек сказал, что не может ждать. Он произнес немыслимое слово «экспроприировать», которое Ульвар раньше не слышал.

«Дурак ты дурак, — думал Ульвар. — Вот я сейчас проткну тебя насквозь, убью тебя, бац, бац, бац! Как в тот раз… треск и грохот и такой свет, что глазам больно! Бац, бац! И ты повалишься на пол! Ура!»

Но тут он описался и подумал, что Малин будет теперь ругаться.

Дурак, дурак, дурак! Вот сейчас он пойдет в хлев и уведет корову. Малин плачет, а Хеннинг держит ее за руку и говорит, что тот не имеет права так поступать, но человек уже вышел…

Человек, купивший большой участок земли, граничащий с Липовой аллеей, решительно вышел во двор. Теперь здесь никто не мог ущемить его права! Вильяр Линд из рода Людей Льда был против того, что он отхватил себе кусок земли, относящийся к Липовой аллее, используемый до этого частично в качестве пашни, а частично — для прокладки новой дороги. Этот человек явился с окраины Кристиании, решив стать здесь крупным землевладельцем. Вначале он вел дебя осторожно, но все время присматривал себе участки, которые можно было присвоить.

Липовая аллея была для него словно бельмо на глазу. И вот теперь у него появился шанс. Вильяр из рода Людей Льда погиб, в доме остались лишь несмышленые дети. И не было ничего проще сказать, что Вильяр Линд должен ему деньги. Такой молодняк вряд ли станет допытываться, что к чему. И он решил начать с коровы, поскольку она была нужна ему в хозяйстве. А после этого он намеревался оттяпать себе кусок земли…

Он вздрогнул, остановившись перед хлевом.

— Что ты так поздно делаешь тут, малыш? И ты в ночной рубашке! Иди немедленно спать!

Маленький мальчик странно смотрел на него. Человек замахнулся на него, подумав, что эта молодая бабенка плохо следит за своими приемышами.

Мальчик, которому было всего два года, отскочил в сторону и бросился бежать к дому. «Ничего не стоит напугать эту мелюзгу», — презрительно подумал человек и взялся за дверную ручку.

И тут он услышал глухое рычание какого-то крупного зверя. Он испуганно оглянулся и окаменел от страха.

Три огромные собаки приближались к нему, сверкая желтыми глазами. Нет, это были не собаки, а волки! Волки? В этом густонаселенном округе? Прямо среди вилл?

Времени на размышление у него не было, поскольку эти животные были настроены враждебно. Они приближались к нему широкими, беззвучными прыжками, взгляд их был устремлен прямо на него.

И он бросился бежать со всех ног, намереваясь добраться до главного жилого здания Липовой аллеи, но волки не позволили ему этого сделать. Они преградили ему также и путь к хлеву. Так что единственное, что ему оставалось делать, так это бежать вниз, по старинной аллее из лип.

Он пытался звать на помощь, но как он ни старался, он не мог издать ни единого звука. Никогда в жизни он не бегал так быстро! Других домов, где он мог бы найти убежище, на его пути не было, так что ему пришлось бежать до своего собственного дома вдалеке, слыша позади себя мягкий, быстрый и уверенный шаг крупных животных.