А тем временем в доме Молина выдался долгий и нервный день.

С утра пришел доктор Люнгквист, хотел осмотреть пациента, но слуга тихим и непреклонным голосом выставил его вон. В состоянии Его милости не произошло никаких изменений, надежды по-прежнему нет. Да, священник уже был. Одна надежда, что семейство подоспеет вовремя. Нет, Его милость спит, и абсолютно не стоит его тревожить, до свидания, всего хорошего!

Когда доктор сообразил, что случилось, он уже стоял за дверью, несолоно хлебавши.

Ладно, все равно все идет, как надо, подумал Берг-Люнгквист. Но чертов живучий старый хрыч! Невероятно, как он еще не подох после последней дозы!

Доктор легкими шагами пересек усадьбу. Скоро, уже скоро они приступят к дележке солидного пирога! Ему причитается двадцать пять процентов. Он быстро подсчитал в уме, сколько это может быть. Старикан владел большинством предприятий в Нуртэлье и еще кучей в Стокгольме. Сумма немалая…

Возможно, следовало бы увеличить свою долю до пятидесяти процентов? Он посвящен во все тонкости…

Нет, он помнит, как получилось с консулом Юлиусом Бакманом. Лучше тихо ждать своей очереди. А как насчет трети? Он заслужил треть, это ясно, как Божий день, он делал всю грязную работу!

Надо будет внести предложение. Разумеется, осторожно.

В доме Молина находились Хейке, Томас и Тула; старик попросил их остаться. Он также побеспокоился, чтобы привезли Анну-Марию, которой в противном случае пришлось бы сидеть одной в полном неведении.

Все были молчаливы и напряжены. Некоторые сомневались, что поездка в «Милосердие» принесет результаты. Едва ли крошка Магдалена жива, во всяком случае, там ее точно нет!

Обедали они в полной тишине. А чуть раньше Хейке занимался старым Молином: пытался улучшить его самочувствие, серьезно подорванное сперва двумя ударами, а потом длительным отравлением организма.

Сидя за столом, Хейке украдкой изучал Томаса, и вид у него был очень расстроенный. Томас никогда не отличался крепким здоровьем, но сейчас все было куда серьезнее. Человек просто надорвался! Ему бы следовало посидеть дома в Мотале и поберечь больное сердце.

Но Хейке прекрасно понимал, что значит для Томаса быть нужным. А не болтаться, как оковы, на ногах у любимой супруги.

Вдруг Хейке заметил Тулу. Она неподвижно сидела и смотрела на него в диком отчаянии.

Черт побери! Как же он не додумался! Тула ведь была, как и он сам, чувствительна, восприимчива к обстановке и настроениям. Она читала его лицо, как открытую книгу, потому что была одной из «меченых» рода Людей Льда.

Хейке быстро улыбнулся ей, желая подбодрить и успокоить, но улыбка получилась неубедительной.

Как только обед закончился, она отвела его в сторону.

– Хейке!

Он взял ее за руку.

– Успокойся, я посмотрю Томаса. Не думаю, что там что-то серьезное, просто эти разъезды доконали его.

Ее ногти вонзились ему в кожу.

– Если с Томасом что-то случится, у меня больше ничего нет. Ничего!

– У тебя есть Кристер, – напомнил Хейке. – Ты нужна ему.

– Надолго ли? Он взрослый, Хейке. И каким бы замечательным ни был мой сын, он не Томас!

Хейке осознал всю серьезность положения. Осознал, как мало связывает Тулу с миром обычных людей. Это малое – Томас, их любовь друг к другу.

– Я знаю, Тула. Если ты его потеряешь, это конец, верно?

– Это конец. Тогда я проиграю битву. И видят боги, как она была тяжела.

Хейке содрогнулся. Только они с Тулой знали, что произойдет, если Тула потеряет опору в жизни. Возможно, еще пару лет Кристер будет зависеть от нее. Но когда покинет отчий дом…

Тогда даже внуки не в состоянии долго удерживать ее в рамках человеческих правил и законов.

– Я сделаю для Томаса все, что смогу, – сказал он. – Только заставь его больше отдыхать. Особенно в ближайшие дни, он совсем на грани, понимаешь? Держится только за счет силы воли.

– Я сейчас же уложу его в постель, – торопливо прошептала она. – Поможешь мне уговорить его? Он так упрям. Не хочет меня огорчать.

– Я должен серьезно поговорить с ним.

Хейке так и сделал. Вечером он отвел Томаса в уединенное место и долго говорил о Тулиной любви. Подчеркивал, как много Томас значит для ее душевного равновесия, и втолковывал, что тот должен думать о себе самом, чтобы таким образом помочь ей.

Хейке осмотрел его и заставил лечь в постель – в комнате, предоставленной Молином в распоряжение супругов.

– Я объясню нашему хозяину, в чем дело, – обещал Хейке. – Уверен, что он первый все поймет.

Томас был достаточно сговорчив. Как здорово немного отдохнуть, да еще когда о тебе заботится сам Хейке.

– Знаешь, я беспокоюсь за парня. Хейке улыбнулся.

– За Кристера? Вот уж если кто твердо стоит на земле обеими ногами, так это Кристер. Ты можешь гордиться таким сыном. В парнишке есть порох.

– Но он так наивен.

– В этом его сила. Счастлив тот, кто может сохранить детский ум, радоваться мелочам и воспринимать все новое распахнутым сердцем! Это мы закоснели в своих суждениях. Мы, все повидавшие и закрытые для новых впечатлений. Нам стоит посочувствовать. Должно быть так и эдак, говорим мы и знать не желаем ни о чем другом. Мы утратили главное: любопытство. Или вернее сказать, жажду знаний; любопытство иногда – ужасная вещь.

Томас улыбнулся.

– Не думаю, что ты, Хейке, закоснел в своих убеждениях.

– И ты тоже нет. Я говорю о стариках в целом. А сейчас выпей-ка укрепляющие сердечные капли: их рецепт идет еще от Ханны, а эта замечательная женщина кое-что умела!

– Ты серьезно, Хейке?

Его друг помедлил с ответом.

– Ты переутомился. Если будешь продолжать в том же духе, дело может принять серьезный оборот. Ради нас ты должен полностью расслабиться, хотя бы на недельку. Лекарство подкрепит твои силы. И здоровье быстро пойдет на поправку.

– Спасибо! Хейке… что ты думаешь о Кристере? Он «меченый»?

– Кристер? – улыбнулся Хейке. – Нет. Но не стоит ему об этом рассказывать, рано или поздно он сам убедится. Нет, почти точно «меченым» будет ребенок Анны-Марии и Коля. Тогда Кристер смирится, вот увидишь.

– Только бы он прежде не наделал глупостей, – произнес Томас, глядя куда-то в пространство.

– Такая опасность существует, – согласился Хейке. – Будем глаз не спускать с него и его фокусов.

Когда Молину сообщили о Томасе, старик пошел к нему и целый час просидел у его постели. Им было о чем поговорить. О коварных симптомах болезней, о тайном страхе смерти, о Хейке, Туле и мистических Людях Льда – и, что немаловажно, о будущем Кристера.

Молин обещал известить Томаса, если появятся или дадут о себе знать отважные «разведчики» Кристер, Коль и полицмейстер. Потому что, как сказал Томас, немного совестно лежать без дела, когда вокруг столько всего происходит.

Когда Молин ушел, явилась Тула. Она была так энергична и заботлива, что Томас попросил ее умерить прыть, – а то он лишится последних сил, наблюдая за ее попытками уподобиться доброй самаритянке.

Тогда Тула тихо прилегла рядом с ним и обняла его за шею.

– Никогда не покидай меня, Томас! Никогда-никогда! Ты сам до конца не понимаешь, что ты для меня значишь.

Он грустно улыбнулся и прошептал:

– Я думаю, что мы очень, очень любим друг друга.

– Да, – тихо откликнулась Тула. «И более того, – добавила она про себя. – Гораздо более. Пока у меня есть ты, я могу быть обычным человеком».

– Останься со мной, Томас! – отчаянно взмолилась она.

Он погладил ее щеку. Тула, единственная женщина, которую он когда-либо любил, и о которой так мало знал!

12

Полицмейстер и Коль боялись, что санитары попытаются остановить их на подъезде к Нуртэлье. Магдалене не следовало бы ехать прямо в дом к дедушке и рассказывать о зловещем приюте.

Но всадники больше не показывались. Очевидно, они поверили полицмейстеру на слово – что у Кристера расстроился живот и он остался поблизости от «Милосердия». Похоже, теперь они рыскают в окрестностях лечебницы. В поисках Кристера и девочки.